"Дети, которых недолюбили", Автор: Натаниэль, написано для Months of Midnight

[WK-ficathon]

Дети, которых недолюбили.

Автор: Натаниэль
Категория: нон-слэш
Пэйринг: Наги/Кроуфорд
Рейтинг: PG
Жанр: angst
Саммари: игра в другого человека.
Дисклаймер: Мир, герои и прочее принадлежат создателям Weiss Kreuz, я тут вообще не при чём – меня подставили.
Написано на Weiss Kreuz fichaton 2007 для Months of Midnight, хотевшей Наги/Брэд. Рейтинг - до R включительно, angst/drama.
Размещению на БКпР: да ^^

Предисловие от автора: Посткапитель. На момент описываемых событий Наги лет 16. по крайней мере, с того момента, как он разнес приют прошло больше года. В приюте, как мне тут верно подсказывают ему было почти 15. ну 14 с хорошими копейками. Кроуфорд, напоминаю, старше Наги на 11 лет.
Примечание:
<правдивые воспоминания Наги>
[мысленная речь]

- Нэ… семпай, ты никогда про себя ничего не рассказываешь. Не подумай, что я лезу к тебе в душу… просто… ты… мне… ну, я просто хочу знать тебя лучше. Мне… интересно. И… - Такуми смущается и трет ладонью переносицу. Он младше Наги на год. Некрасивый, с неровными зубами и приплюснутым носом. Коренастый, слишком широкий в плечах, иногда Наоэ мысленно сравнивает его с медведем. Или собакой. Сенбернаром. Лохматым таким обладателем вечных мешков под глазами. И таким же бесконечно преданным.
В школе это единственный человек, которого телекинетик подпускает к себе. Правда, только потому, что сложно держать его на расстоянии. Такуми везде таскается за семпаем, смотрит влюбленными глазами, лезет под руку. Был бы кошкой – прицепился бы когтями и не отпускал, а при первой удобной возможности – лез бы на руки.
И он очень, ОЧЕНЬ хочет знать о Наги ВСЁ. У Наоэ серьезные подозрения, что Такуми рылся в учительской, разыскивая его личное дело.
- Что – «и»? – голос, как всегда тихий и спокойный. Школа Кроуфорда – даже убивать с вежливой улыбкой. Телекинетик чуть наклоняет голову набок и пристально смотрит в глаза собеседника.
- Ничего, - щеки Такуми розовеют, он отворачивается, пытаясь скрыть смущение.
Наги смотрит на часы. Сейчас перерыв, и они сидят на лужайке, рядом со школой: Наоэ хотелось отдохнуть где-нибудь на травке, а его фанат, как всегда, увязался следом.
- У нас ещё есть полчаса.
- А? – Такуми озадаченно смотрит на него, и Наги закидывает руки за голову, опускаясь спиной на траву.
Перед ним открывается бесконечно-синее весеннее небо и слепящий шар солнца. Наоэ поднимает руку и ловит ладонью светило. На несколько мгновений ему кажется, что плазма жалящими парами впивается в кожу. Он морщится, отгоняя наваждение.
- Ты видел когда-нибудь, кто забирает меня из школы?
Такуми отрицательно мотает головой. Но Наги прекрасно знает, что это ложь. Один раз – точно видел. В тот единственный раз, когда из школы его забирал Кроуфорд. Ровно семьдесят восемь дней назад. Накануне шел мокрый снег и беспечный Шульдих, простудившись, слёг с температурой под сорок. Наоэ не знал. И оракул был вынужден заехать за ним.
На следующий день Наги пришлось добираться на автобусе. И на следующий. И ещё неделю.
Но в тот день Кроуфорд за ним приехал. Стоял в пронзительно светлом плаще, нелепо ярким пятном выделяясь на фоне черного, забрызганного грязью – проклятый снег - автомобиля и не менее черной, мокрой улицы. Ждал, с демонстративной нетерпеливостью поглядывая на часы.
Когда Наги вышел из школьных ворот, сердце в груди телекинетика споткнулось и забилось с удвоенной скоростью. Слишком неожиданно это было – оракул, встречающий из школы своего подопечного.
Такуми тогда тащился шагах в десяти сзади, делал вид, что его тут нет, прячась за спинами других подростков. Но Наоэ четко чувствовал его присутствие. И усевшись в машину – бросил взгляд на зеркало заднего вида: Такуми стоял, полускрытый деревом, и наблюдал.
- У меня нет семьи, - Наги любуется этой мыслью, разглядывая её со всех сторон, - точнее: мои родители мертвы.
- О… семпай… мне так жаль… прости! – в глазах «сенбернара» искреннее отчаянье. Он уже жалеет, что спросил. Это даже забавно и… немного приятно.
- Тебе не за что извиняться. Ведь это не ты их убил, - Наоэ закрывает глаза, - Меня усыновили. Совсем недавно, - продолжает он, - год назад или около того. Он американец. Его зовут Кроуфорд. И… - Наги колеблется, а потом мысленно усмехается. Горько и едко, - он отличный отец. О лучшем я и мечтать не мог.
- Это так здорово, семпай, - в голосе Такуми звучит искренняя радость. Это даже забавно, насколько, оказывается, он привязан к своему старшему… другом это назвать у телекинетика язык не поворачивается.
- Ты даже не представляешь – насколько. – Он едва заметно кривит губы в подобии улыбки, - американцы – они все чокнутые на бейсболе. Он меня учит. Уже год учит ловить шарики в перчатку и отбивать их битой… у меня не получается, но он… безумно терпелив. Лучший учитель в мире! Ты знаешь…

***

<…- Сконцентрируйся, - голос оракула звучит раздраженно. Это настолько непривычно, что Наоэ вздрагивает. Он привык к ледяному спокойствию Кроуфорда, привык к равнодушной маске, которая неизменно появляется на лице пророка, когда тот обращается к Наги, - не могу поверить, что ты боишься убивать.
- Я просто не привык пользоваться огнестрельным оружием и… - телекинетик ловит себя на том, что отчаянно хочет оправдаться и…
Звон пощечины. Его голова резко дергается в сторону. И мальчику надо ещё несколько мгновений, чтобы осознать произошедшее. Он поворачивает голову, чувствуя, как жжется кожа щеки, и моргает, глядя на хмурое лицо Кроуфорда.
- Никогда и не перед кем не оправдывайся. Лучше сдохнуть, чем пресмыкаться. Понятно?
Наги кивает. Щека горит, и очень хочется коснуться её пальцами, но он не смеет.
Вцепившись в пистолет, поворачивается к жертве. Грязный, источающий алкогольные пары бомж подвешен за руки к трубе, пробегающей под потолком. Он беззаботно спит, оглушенный, ничего не чувствуя и ни о чём не догадываясь. В стене справа и слева от его головы несколько пулевых отверстий.
Наги целится, но сконцентрироваться не получается. Прицел плывет и, кажется, что глушитель всё загораживает. В глубине души подростка поднимается волна злости.
Он стреляет.
Промахивается, задевая лишь только руку жертвы. Но бомж ничего не чувствует, всё так же продолжая болтаться тряпичной куклой на нитках.
- Ниже, - холодно комментирует Кроуфорд, - ниже и левее.
И Наги взрывается. Он кричит – почему, какого черта он должен учиться стрелять, если он сам – совершенное оружие?! Почему…
Пощечина.
Ледяной взгляд.
Тихий, спокойный голос. Безэмоциональный, но от этого лишь более пугающий.
- Дар непостоянен. А мне нужна универсальная боевая единица. Совершенство. Убей его и ты на сегодня свободен.
Наги сглатывает и в очередной раз поворачивается к жертве…>

***

- Потрясающе, - в голосе Такуми искренне восхищение и даже… зависть.
Наоэ мысленно аплодирует себе.
- Мы живем вдвоем в огромной квартире, - а вот это правда. Шульдиха дома не застать, а Фарфарелло чаще наказан и подвешен в подвале, чем «живет в квартире», - по вечерам сидим в гостиной – обсуждаем прошедший день. Я рассказываю, что было в школе, он – о работе, - почти правда. Планирование миссий Шварц всегда проходит в одной и той же комнате, где нет окон, где всё десятки, сотни раз проверено на наличие жучков, где в стенах тройная защита от прослушивания, проглядывания и даже ментальный щит, каким-то чудом зафиксированный отдельно от человеческого сознания. И да, Кроуфорд говорит о работе, - по вечерам иногда уезжаем куда-нибудь. На приемы, в кино или театр. Иногда просто катаемся по городу или за городом…
И всё правда, правда, правда.
И ведь какая разница – зачем катаются? Разве имеет значение, что они едут убивать, вымогать, договариваться, пасти, шантажировать? Кому интересно, что они выбираются из дома вовсе не для того, чтобы вместе по-семейному провести время?

***

<…[- Наги, твоя цель справа. Блондинка в красном платье] – Шульдих указывает взглядом на улыбающуюся девушку.
Наоэ кивает.
[- Понял]
Задание: убить. План гениален, как всё простое. Шульдих внушает женщине, что ей необходимо уединиться. Наги выходит следом за несчастной. Преследует её до тихого, укромного места, в котором её найдут не сразу, и взрывает мозг.
Сегодня – взрывает. Иногда заказчик хочет, чтобы все видели, что жертва убита – тогда приходится стрелять. Пошло для паранорма высшего класса, низко. Совсем не по-японски – фактически потеря чести, смертельное оскорбление. Но Кроуфорду плевать – он американец. Ему был нужен универсальный киллер, он его поучил.
Девушка заходит в дамскую комнату, и Наги замирает в коридоре, напротив двери. Дожидается едва слышного щелчка замка и закрывает глаза. Он представляет её хорошенькую головку, с аккуратно собранными в пучок белокурыми волосами, представляет пульсирующий мозг, кровеносные сосуды, бесконечное движение…
Сосуды взрываются. Один за другим, словно по цепной реакции. За дверью слышен слабый вскрик. Завтра будет диагноз – «обширное кровоизлияние в мозг. Спасти не удалось».
Наги устало приваливается к стене и медленно сползает на пол. Он чувствует себя больным и уставшим. И почему-то начинает болеть голова…>

***
- А как ты его называешь, семпай? – глаза Такуми горят искренним любопытством, удивительным образом делая некрасивее лицо симпатичным.
- Папа, конечно, - Наги хмыкает. Он уже давно сел, оперевшись на траву одной рукой и с увлечением наблюдает за реакцией слушателя. Ему нравится, что Такуми верит. Нравится, что он рад слышать всё это. Нравится, что в любопытных глазах можно различить искорки зависти, - Он меня старше всего на одиннадцать лет, и я вообще собирался сначала звать его Кроуфордом, но он настоял, что теперь он мой отец и…

***

<- Кроуфорд, мы семья? – Наги и сам не знает, зачем спросил это.
Оракул смотрит на него поверх очков – лёгкое удивление..
- Я твой опекун, - спокойно поясняет он.
- Но мы семья? – взявшееся из ниоткуда упрямство тугим кнутом стягивает горло.
- Мы живем и работаем вместе, - отвечает пророк. Его брови сдвигаются к переносице – он недоволен.
- Могу я называть тебя отцом? – губы Наги сжимаются в тонкую линию и на лице против воли подростка проступает напряжение.
- Нет, - Кроуфорд раздраженно поправляет очки. Теперь он – ОЧЕНЬ недоволен.
- Почему?
- Я не твой отец, - это звучит так холодно и равнодушно, как и должно. Но почему-то Наги отчаянно больно, словно лезвием по легким.
- Ты мой опекун.
- Но не отец. И я сказал – НЕТ. Я не хочу, чтобы ты называл меня отцом.
Наоэ кивает, стараясь дышать ровнее.
- Я так и думал…>

***

Наги нравится сочинять себе другую жизнь. Быть иным человеком. Притворяться, что он счастливый приемный сын. Нравится создавать из воздуха сказку. Чудесный воздушный замок для себя и Кроуфорда. Нравится представлять, что его на самом деле любят, что о нём заботятся, что его никогда не бросали в развалинах, прижимающим к груди мертвую девчонку, что его никогда не били…
Что он счастлив.
Что он на самом-самом деле счастлив.
Он даже улыбается. Робко и неуверенно. Потому что не умеет, вернее – давно забыл, как это - улыбаться. И его лицо становится совсем детским, наивным. Он уже сам начинает верить в свою историю. Такую тёплую, добрую, пронзительно простую и настоящую…
Но в этот момент раздается сигнал об окончании перемены.

***

Теплый весенний ветер треплет волосы, бросая непослушную челку в глаза. Такуми машет рукой, садясь в автомобиль отца – пожилого тучного японца. Тот редко забирает сына из школы, но такое всё же случается. Гораздо чаще, чем раз в жизни.
Наги слабо усмехается, всё ещё чувствуя во рту терпкий привкус лжи.
Из-за поворота выруливает кричаще-красное авто и тормозит прямо перед телекинетиком.
Он обходит машину и садится на переднее пассажирское сидение. В салоне пахнет табачным дымом и карамельным освежителем. Наги морщится.
В автомобиле Кроуфорда пахнет свежестью. По крайней мере, пахло семьдесят восемь дней назад.
- Ты сегодня мрачнее обычного, - с ухмылкой замечает Шульдих, трогаясь с места.
Подросток пожимает плечами и, помедлив, отвечает:
- Просто подумал, что… мы все: я, ты, Фарфарелло… Кроуфорд. Мы все – дети, которых недолюбили, - Наоэ поражает собственная откровенность, - злые и несчастные дети, лишенные ласки, - он горько кривит губы.
Телепат хмыкает и качает головой.
- Бо-оже, как пафосно, На-тян. Нам не нужна ничья любовь, чтобы быть счастливыми, - он закуривает сигарету, - Больше не нужна.
Наги несколько секунд смотрит на жестокую ухмылку, намертво прилипшую к губам Шульдиха, затем кивает и отворачивается.
Его глаза начинают слезиться.
От табачного дыма, конечно.