человек человеку - свет
Название: Игуана
Автор: Fujin
Герои: Ран, Йоджи, Сакура, Айя
Рейтинг: G
От автора: сильно подозреваю, что вышло не совсем то, что хотел заказчик, потому заранее извиняюсь
читать дальшеУ больницы, у любой, даже самой захудалой сельской больницы, есть свой особенный, никак неискоренимый запах. Разложения, кашля и будущей смерти, даже если она уже год как закрыта и в ней уже век никто не умирал. Он впитывается в занавески, дорогую аппаратуру и руки медсестёр.
Так, что уже ни с чем не перепутаешь.
Айе не так много лет, он болел только в глубоком детстве и получал лучшие оценки по физкультуре. Он раньше вообще много чего не знал.
Сначала он приносил ей цветы – огромные, ни в одну большую вазу не умещающиеся букеты лилий. Стремясь этот въедливый запах перебить. Каждый раз, и медсёстры, кажется, ненавидели его уже за это. За ворох осыпающихся белых лепестков на полу, чуждый в стерильной палате. Лишняя грязь, которую надо убирать.
Часами сидел у её кровати, смотрел на мерно мигающие датчики, сжав руки. И понять не мог. Ненависть и какая-то сочувствующая горечь в глазах – вообще дикое сочетание. Поломать им руки, меняющие в её капельницах физраствор. От них больницей и смертью воняло, от этих рук, сколько ни мой.
Сначала он приносил ей цветы. Потом перестал, потому что ничем не перебить этот запах. Потому что он вырос, когда его семья умерла.
И ненависть в глазах исчезла.
Нет лишней грязи в стерильной палате сестры.
***
Она похожа на неё так, что иногда Айе хочется придушить её за это сходство, и он до сих пор вздрагивает, увидев девушку со спины. Чуть более фигуристая, оформившаяся – какой была бы она, расти нормально она все эти годы – какой она стала, пока умирала сестра.
Похожа всем, вплоть до выражения глаз – обожающе-восхищённого, как умеют смотреть только маленькие девочки на старших братьев.
Это рождает постыдные, змеями копошащиеся в груди ощущения – а не плюнуть ли на всю эту верность, а не подарить ли ей пару серёжек и увезти. Начать заново.
И когда Сакура входит в магазин, звеня дверным колокольчиком, он вздрагивает – до сих пор. Ему стыдно смотреть ей в глаза и усмирять змей. Он ненавидит её за этот стыд.
- Обслужи клиентку, - Смеётся Йоджи прямо в ухо, и он прекрасно знает, зачем она приходит каждое утро.
Он любит разговаривать с Айей – именно так, оставляя в волосах въедающийся запах сигарет. Толкая в спину – воевать с клубком змей и больничным запахом.
- Здравствуйте, чем я могу помочь? – Идеально-вежливо, не меняя выражения глаз. Не набросишься и не придушишь.
- Айя! – И да, сестра называла его по-другому.
- Айя! – И Сакура порывается обнять, подойти поближе, и он отходит на один точно выверенный шажок.
- Цветов?
Сакура улыбается и качает головой – прихоти упорного ребёнка – зачем ей обязательно каждое утро нужно покупать цветы, чтобы поговорить? У неё и так вся комната уже завалена засохшими букетами. Как когда-то больничная палата.
- Ну ладно, набери мне каких-нибудь, - Легко, без тени обиды. Эта девочка тоже умеет ждать, - Слушай, а давай сегодня вечером куда-нибудь сходим?
Нет, такое она спрашивает не каждое утро, лишь набравшись смелости – пару раз в неделю. Он готов к таким вопросам.
- Нет. У меня очень много дел. В какую бумагу завернуть?
- Ну давай вот в эту, бежевую. Слушай…
И она говорит – много, легко – преодолевая робость и смущение – это видно по нервно теребящим цветы пальцам и подрагивающим губам.
- Слушай, а какие тебе самому нравятся цветы?
- Слушай, а ты смотрел тот последний фильм?
- А завтра?
- Да как хочешь заворачивай.
- А какие тебе звери нравятся, думаю кого завести?
Обёрточная бумага шуршит в руках, успокаивая монотонными движениями. Привычная работа, привычный разговор и девочка с глазами сестры. Он заворачивает ей жёлтые хризантемы. Голос не дрожит.
- Игуаны. С вас 4000 йен.
Когда она уходит, Айя позволяет себе вдохнуть. Именно эта клиентка даётся ему так тяжело.
Йоджи знает об этом – потому никогда не обслуживает её сам, наблюдая с усмешкой, до фильтра скуривая сигарету за сигаретой. У него есть привычка прижиматься сзади и тихо бормотать в ухо, в волосы выдыхая дым – тоже на девочек рассчитанная и въевшаяся.
- Тебе лучше быть с ней поласковее. А то я её у тебя уведу.
Так шутить он тоже любит.
***
Айя приходит в палату вечером и сидит там безвылазно – до самого утра. В те дни, когда нет работы и не надо убивать людей, и есть в этом что-то ужасно забавное: или убивать, или смотреть, как мерно дышит девушка, почти мёртвая уже который год. Их смертями её выкупая.
Как будто эта самая смерть в разных видах окружает его, сжимаясь кольцом. Не убежать.
Иногда он выматывается настолько, что засыпает лицом прямо в её простыни. Просыпается и видит разное, страшное, дикое, похожее на галлюцинации душевнобольного.
Иногда он говорит себе, что виной тому недосып, стресс и острый больничный запах. Гораздо чаще ему просто лень себе врать.
Только здесь, в стерильной палате с белыми стенами и мерным тиканьем датчиков сердцебиения. Этой палаты не хватает на двоих Айи. Глядя в её спокойное, будто спящее лицо, врать себе тяжелее.
Потому, переступая порог больничной палаты, он становится Раном. Не убийцей, глупым мальчишкой без семьи, с катаной холодной и нелепой. Способным упорно, раз за разом, приносить огромные букеты, надеясь запах перебить. Спать, уткнувшись носом в все равно пропахшие этим запахом простыни.
Он ненавидит переступать порог больничной палаты. Он ненавидит спать носом в простынях, путая сон с явью. И видеть, как поднимается, садится, трёт затёкшие руки его почти мёртвая сестра.
Потому что даже во сне он не может вспомнить, какого же цвета у неё глаза. Даже во сне думает, что как у Сакуры, наверное.
Потому что однажды, переступив порог больничной палаты, он не видит там безвольного девичьего тела. На кровати, поверх тех белых простыней, копошится клубок разноцветных змей, вырвавшихся из груди. С шипением, заставляя датчики приборов визжать одурелой сиреной.
Змеи извиваются – гладкими тёплыми кольцами – и смотрят на него своими золотыми глазами. Это от них несёт запахом больницы – они как эпицентр вони, разложения, вдруг вскрытый ящик с трупом.
И, самое страшное, даже во сне он не чувствует особой разницы.
***
Колокольчик двери – как сигнал тревоги, счётчиком в мозгу: «опять». Надо отдать Сакуре должное – она не приходит первой – держится. Айя стоит спиной, но уже чувствует, как на лице Йоджи расплывается мерзкая, издевательская улыбка. Он знает о счётчиках, сиренах, змеях в груди и выдыхает едкий сигаретный дым прямо в лицо.
- Это к тебе.
- Могу я вам чем-нибудь помочь?
Сакура смеётся вежливости фразы, качает головой и улыбается – маленькая сестра упрекает раньше времени заважничающего старшего брата. Змеи шипят.
На ней легкое летнее платье, в руках = сумочка, и в сумочке этой – нелепой пародией на блондинок из популярных фильмов – сидит цветная игуана. Переливается яркими цветами – пёстрая даже в цветочном магазине.
Йоджи знает, девочки важны эти бессмысленные разговоры и короткие ответы. Она смеётся.
- Собери мне букет.
Айя пристально смотрит в глаза игуане. Золотые, смешливые, звериные. Моргает. И принимается за работу.
***
Он любит ходить на склад по утрам – и, узнав Сакуру, полюбил еще больше – уже светло, чуть прохладно, и от цветочной земли тянет сыростью и разложением. Раньше она всегда приходила по утрам, теперь он не знает.
Приходя оттуда в грузом оберточной бумаги и небольших горшочков он знает – его руки по локоть перемазаны в земле, и ему пока не надо обслуживать клиенток, и Сакура опять пришла просто так. Только каждое такое утро Йоджи понимающе ухмыляется и подмигивает одной девушке за другой.
Однажды, вернувшись, он видит как Йоджи что-то весело шепчет на ухо, положив руку на её плечо. И смотрит, не отрываясь – только ему в глаза; сигарета почти до фильтра сотлела, и пепел падает на её легкое платье. А девушка не замечает, и игуаны в сумке нет. Комок змей шипит почти озверело, отравляя трупным ядом изнутри.
Наверное, в этом что-то есть от простой ревности и отеческого инстинкта, когда видишь, как последний бабник стоит, касаясь точной копии твоей сестры. Но только что-то – потому что вот сейчас, в этот самый момент, у неё нет тех убийственно ищущих, обожающих глаз. Которые всегда жгли спину, рождая желание выковырять их до черепной кости, но вот теперь их нет – и.
- Чем могу помочь? – И руки его, всегда спасавшие от назойливых обязанностей по обслуживанию, по локоть измазанные в земле, опускаются Йоджи на плечи. Точно выверенным движением наёмного убийцы.
Он чувствует это, и в усмешкой выплевывает догоревшую сигарету.
- Я сам обслужу.
Девушка недоуменно переводит взгляд с одного на другого и – не может поверить.
- Сакура, - Холодно, без эмоций, в пропасть бросаясь с обрыва, - Не хотела бы ты прогуляться?
Не может поверить, потому что думала – уже никогда, и глаза её светятся таким ярким, неподдельным, совершенно всёсмывающим счастьем, что тянет тошнить. Выходя с ней из дверей магазина, Айе впервые за столько лет кажется, что он что-то делает не так.
Йоджи закуривает новую сигарету и знает, что он просто не мог поступить по-другому.
***
Конечно, он хочет, чтобы с его маленькой сестрёнкой все было хорошо. Конечно хочет, чтобы она вырвалась из белых больничных стен, и научилась – как заново, делать неловкие первые шаги. Чтобы улыбалась и помогала собирать цветочные букеты. Даже его работа его не страшит – он придумает, как объяснить, а Айя – она поверит.
Вот только даже спустя годы от неё будет больницей пахнуть.
Вот только, наверное, даже годы спустя он приходил бы в эту палату и до утра сидел у её кровати, и это было бы куда важнее, чем она сама. Это даже на привычку не похоже – один сплошной эгоизм, захлёстывающее, слишком необходимое ощущение вины.
Он сидит до утра и снова переступает порог, и однажды, войдя, он наконец видит это – как страшный сон: тонкую девичью фигурку, спиной сидящую на кровати. У неё удивительно чётко очерченные, выпирающие лопатки – это от слабости и болезни, и она исхудала за время комы, за то всё время, пока Сакура росла. Темные густые волосы рассыпались по плечам – те волосы, которые он так старательно заплетал в косы. Белая кожа, и руки её чуть заметно дрожат.
Йоджи сидит на стуле напротив неё, смотрит Рану прямо в глаза и улыбается, выдыхая сигаретный дым. Я же обещал, что отберу её у тебя. Наклоняется и кладёт руку на плечо – свои длинные прокуренные пальцы на её тонкие плечи.
И хотелось бы сорваться, опрокинуть его вместе со стулом и до одурения пинать тяжелыми ботинками по лицу. Пачкая стерильный пол. Что ты здесь делаешь. Почему это ты оживил её. Почему ты смеешь её трогать. Почему ты, ты, а не я. Вот только Ран стоит – Ран, а не Айя в этой палате. И не может сдвинуться с места, единственное потому, что сделать это – значит признать, пусть даже здесь, в бредовом сне, что пусть уж лучше она лежит и дальше умирает, чем потерять привычку приходить сюда. И медленно умирать вместе с ней. Догонять маму с папой.
И Йоджи медленно ведёт губами по её волосам, гладит плечи, шепчет что-то сухими губами. А потом отходит, смеётся, и когда девушка поворачивается к нему
На Айю смотрит, не мигая, морда игуаны
И жёлтые звериные глаза.
Автор: Fujin
Герои: Ран, Йоджи, Сакура, Айя
Рейтинг: G
От автора: сильно подозреваю, что вышло не совсем то, что хотел заказчик, потому заранее извиняюсь
читать дальшеУ больницы, у любой, даже самой захудалой сельской больницы, есть свой особенный, никак неискоренимый запах. Разложения, кашля и будущей смерти, даже если она уже год как закрыта и в ней уже век никто не умирал. Он впитывается в занавески, дорогую аппаратуру и руки медсестёр.
Так, что уже ни с чем не перепутаешь.
Айе не так много лет, он болел только в глубоком детстве и получал лучшие оценки по физкультуре. Он раньше вообще много чего не знал.
Сначала он приносил ей цветы – огромные, ни в одну большую вазу не умещающиеся букеты лилий. Стремясь этот въедливый запах перебить. Каждый раз, и медсёстры, кажется, ненавидели его уже за это. За ворох осыпающихся белых лепестков на полу, чуждый в стерильной палате. Лишняя грязь, которую надо убирать.
Часами сидел у её кровати, смотрел на мерно мигающие датчики, сжав руки. И понять не мог. Ненависть и какая-то сочувствующая горечь в глазах – вообще дикое сочетание. Поломать им руки, меняющие в её капельницах физраствор. От них больницей и смертью воняло, от этих рук, сколько ни мой.
Сначала он приносил ей цветы. Потом перестал, потому что ничем не перебить этот запах. Потому что он вырос, когда его семья умерла.
И ненависть в глазах исчезла.
Нет лишней грязи в стерильной палате сестры.
***
Она похожа на неё так, что иногда Айе хочется придушить её за это сходство, и он до сих пор вздрагивает, увидев девушку со спины. Чуть более фигуристая, оформившаяся – какой была бы она, расти нормально она все эти годы – какой она стала, пока умирала сестра.
Похожа всем, вплоть до выражения глаз – обожающе-восхищённого, как умеют смотреть только маленькие девочки на старших братьев.
Это рождает постыдные, змеями копошащиеся в груди ощущения – а не плюнуть ли на всю эту верность, а не подарить ли ей пару серёжек и увезти. Начать заново.
И когда Сакура входит в магазин, звеня дверным колокольчиком, он вздрагивает – до сих пор. Ему стыдно смотреть ей в глаза и усмирять змей. Он ненавидит её за этот стыд.
- Обслужи клиентку, - Смеётся Йоджи прямо в ухо, и он прекрасно знает, зачем она приходит каждое утро.
Он любит разговаривать с Айей – именно так, оставляя в волосах въедающийся запах сигарет. Толкая в спину – воевать с клубком змей и больничным запахом.
- Здравствуйте, чем я могу помочь? – Идеально-вежливо, не меняя выражения глаз. Не набросишься и не придушишь.
- Айя! – И да, сестра называла его по-другому.
- Айя! – И Сакура порывается обнять, подойти поближе, и он отходит на один точно выверенный шажок.
- Цветов?
Сакура улыбается и качает головой – прихоти упорного ребёнка – зачем ей обязательно каждое утро нужно покупать цветы, чтобы поговорить? У неё и так вся комната уже завалена засохшими букетами. Как когда-то больничная палата.
- Ну ладно, набери мне каких-нибудь, - Легко, без тени обиды. Эта девочка тоже умеет ждать, - Слушай, а давай сегодня вечером куда-нибудь сходим?
Нет, такое она спрашивает не каждое утро, лишь набравшись смелости – пару раз в неделю. Он готов к таким вопросам.
- Нет. У меня очень много дел. В какую бумагу завернуть?
- Ну давай вот в эту, бежевую. Слушай…
И она говорит – много, легко – преодолевая робость и смущение – это видно по нервно теребящим цветы пальцам и подрагивающим губам.
- Слушай, а какие тебе самому нравятся цветы?
- Слушай, а ты смотрел тот последний фильм?
- А завтра?
- Да как хочешь заворачивай.
- А какие тебе звери нравятся, думаю кого завести?
Обёрточная бумага шуршит в руках, успокаивая монотонными движениями. Привычная работа, привычный разговор и девочка с глазами сестры. Он заворачивает ей жёлтые хризантемы. Голос не дрожит.
- Игуаны. С вас 4000 йен.
Когда она уходит, Айя позволяет себе вдохнуть. Именно эта клиентка даётся ему так тяжело.
Йоджи знает об этом – потому никогда не обслуживает её сам, наблюдая с усмешкой, до фильтра скуривая сигарету за сигаретой. У него есть привычка прижиматься сзади и тихо бормотать в ухо, в волосы выдыхая дым – тоже на девочек рассчитанная и въевшаяся.
- Тебе лучше быть с ней поласковее. А то я её у тебя уведу.
Так шутить он тоже любит.
***
Айя приходит в палату вечером и сидит там безвылазно – до самого утра. В те дни, когда нет работы и не надо убивать людей, и есть в этом что-то ужасно забавное: или убивать, или смотреть, как мерно дышит девушка, почти мёртвая уже который год. Их смертями её выкупая.
Как будто эта самая смерть в разных видах окружает его, сжимаясь кольцом. Не убежать.
Иногда он выматывается настолько, что засыпает лицом прямо в её простыни. Просыпается и видит разное, страшное, дикое, похожее на галлюцинации душевнобольного.
Иногда он говорит себе, что виной тому недосып, стресс и острый больничный запах. Гораздо чаще ему просто лень себе врать.
Только здесь, в стерильной палате с белыми стенами и мерным тиканьем датчиков сердцебиения. Этой палаты не хватает на двоих Айи. Глядя в её спокойное, будто спящее лицо, врать себе тяжелее.
Потому, переступая порог больничной палаты, он становится Раном. Не убийцей, глупым мальчишкой без семьи, с катаной холодной и нелепой. Способным упорно, раз за разом, приносить огромные букеты, надеясь запах перебить. Спать, уткнувшись носом в все равно пропахшие этим запахом простыни.
Он ненавидит переступать порог больничной палаты. Он ненавидит спать носом в простынях, путая сон с явью. И видеть, как поднимается, садится, трёт затёкшие руки его почти мёртвая сестра.
Потому что даже во сне он не может вспомнить, какого же цвета у неё глаза. Даже во сне думает, что как у Сакуры, наверное.
Потому что однажды, переступив порог больничной палаты, он не видит там безвольного девичьего тела. На кровати, поверх тех белых простыней, копошится клубок разноцветных змей, вырвавшихся из груди. С шипением, заставляя датчики приборов визжать одурелой сиреной.
Змеи извиваются – гладкими тёплыми кольцами – и смотрят на него своими золотыми глазами. Это от них несёт запахом больницы – они как эпицентр вони, разложения, вдруг вскрытый ящик с трупом.
И, самое страшное, даже во сне он не чувствует особой разницы.
***
Колокольчик двери – как сигнал тревоги, счётчиком в мозгу: «опять». Надо отдать Сакуре должное – она не приходит первой – держится. Айя стоит спиной, но уже чувствует, как на лице Йоджи расплывается мерзкая, издевательская улыбка. Он знает о счётчиках, сиренах, змеях в груди и выдыхает едкий сигаретный дым прямо в лицо.
- Это к тебе.
- Могу я вам чем-нибудь помочь?
Сакура смеётся вежливости фразы, качает головой и улыбается – маленькая сестра упрекает раньше времени заважничающего старшего брата. Змеи шипят.
На ней легкое летнее платье, в руках = сумочка, и в сумочке этой – нелепой пародией на блондинок из популярных фильмов – сидит цветная игуана. Переливается яркими цветами – пёстрая даже в цветочном магазине.
Йоджи знает, девочки важны эти бессмысленные разговоры и короткие ответы. Она смеётся.
- Собери мне букет.
Айя пристально смотрит в глаза игуане. Золотые, смешливые, звериные. Моргает. И принимается за работу.
***
Он любит ходить на склад по утрам – и, узнав Сакуру, полюбил еще больше – уже светло, чуть прохладно, и от цветочной земли тянет сыростью и разложением. Раньше она всегда приходила по утрам, теперь он не знает.
Приходя оттуда в грузом оберточной бумаги и небольших горшочков он знает – его руки по локоть перемазаны в земле, и ему пока не надо обслуживать клиенток, и Сакура опять пришла просто так. Только каждое такое утро Йоджи понимающе ухмыляется и подмигивает одной девушке за другой.
Однажды, вернувшись, он видит как Йоджи что-то весело шепчет на ухо, положив руку на её плечо. И смотрит, не отрываясь – только ему в глаза; сигарета почти до фильтра сотлела, и пепел падает на её легкое платье. А девушка не замечает, и игуаны в сумке нет. Комок змей шипит почти озверело, отравляя трупным ядом изнутри.
Наверное, в этом что-то есть от простой ревности и отеческого инстинкта, когда видишь, как последний бабник стоит, касаясь точной копии твоей сестры. Но только что-то – потому что вот сейчас, в этот самый момент, у неё нет тех убийственно ищущих, обожающих глаз. Которые всегда жгли спину, рождая желание выковырять их до черепной кости, но вот теперь их нет – и.
- Чем могу помочь? – И руки его, всегда спасавшие от назойливых обязанностей по обслуживанию, по локоть измазанные в земле, опускаются Йоджи на плечи. Точно выверенным движением наёмного убийцы.
Он чувствует это, и в усмешкой выплевывает догоревшую сигарету.
- Я сам обслужу.
Девушка недоуменно переводит взгляд с одного на другого и – не может поверить.
- Сакура, - Холодно, без эмоций, в пропасть бросаясь с обрыва, - Не хотела бы ты прогуляться?
Не может поверить, потому что думала – уже никогда, и глаза её светятся таким ярким, неподдельным, совершенно всёсмывающим счастьем, что тянет тошнить. Выходя с ней из дверей магазина, Айе впервые за столько лет кажется, что он что-то делает не так.
Йоджи закуривает новую сигарету и знает, что он просто не мог поступить по-другому.
***
Конечно, он хочет, чтобы с его маленькой сестрёнкой все было хорошо. Конечно хочет, чтобы она вырвалась из белых больничных стен, и научилась – как заново, делать неловкие первые шаги. Чтобы улыбалась и помогала собирать цветочные букеты. Даже его работа его не страшит – он придумает, как объяснить, а Айя – она поверит.
Вот только даже спустя годы от неё будет больницей пахнуть.
Вот только, наверное, даже годы спустя он приходил бы в эту палату и до утра сидел у её кровати, и это было бы куда важнее, чем она сама. Это даже на привычку не похоже – один сплошной эгоизм, захлёстывающее, слишком необходимое ощущение вины.
Он сидит до утра и снова переступает порог, и однажды, войдя, он наконец видит это – как страшный сон: тонкую девичью фигурку, спиной сидящую на кровати. У неё удивительно чётко очерченные, выпирающие лопатки – это от слабости и болезни, и она исхудала за время комы, за то всё время, пока Сакура росла. Темные густые волосы рассыпались по плечам – те волосы, которые он так старательно заплетал в косы. Белая кожа, и руки её чуть заметно дрожат.
Йоджи сидит на стуле напротив неё, смотрит Рану прямо в глаза и улыбается, выдыхая сигаретный дым. Я же обещал, что отберу её у тебя. Наклоняется и кладёт руку на плечо – свои длинные прокуренные пальцы на её тонкие плечи.
И хотелось бы сорваться, опрокинуть его вместе со стулом и до одурения пинать тяжелыми ботинками по лицу. Пачкая стерильный пол. Что ты здесь делаешь. Почему это ты оживил её. Почему ты смеешь её трогать. Почему ты, ты, а не я. Вот только Ран стоит – Ран, а не Айя в этой палате. И не может сдвинуться с места, единственное потому, что сделать это – значит признать, пусть даже здесь, в бредовом сне, что пусть уж лучше она лежит и дальше умирает, чем потерять привычку приходить сюда. И медленно умирать вместе с ней. Догонять маму с папой.
И Йоджи медленно ведёт губами по её волосам, гладит плечи, шепчет что-то сухими губами. А потом отходит, смеётся, и когда девушка поворачивается к нему
На Айю смотрит, не мигая, морда игуаны
И жёлтые звериные глаза.
-
-
27.05.2007 в 21:44-
-
27.05.2007 в 21:48конечно.)
-
-
03.06.2007 в 22:32Спасибо большое за фик, прошу прощения, что откликнулась так поздно.
Скажу честно, это действительно не совсем то, что было в моей заявке, но прочитала я с удовольствием. Глючь удалась на все сто - больничная палата, комок змей, игуана (в конце образ особенно удачно сыграл)... И тема схожести Айи/Сакуры мне всегда была любопытна
Еще раз благодарю.